Индоевропейские истоки Праславянского языка и этногенез

Этногенез и культура древнейших славян.
Лингвистические исследования
Олег Николаевич Трубачев

Часть I
ЭТНОГЕНЕЗ СЛАВЯН И ИНДОЕВРОПЕЙСКАЯ ПРОБЛЕМА

ГЛАВА 3

Нет ничего удивительного в том, что исследование особо сложной проблемы этногенеза славян в наше время синтеза наук протекает в духе острой дискуссии и пересмотра очень многого из того, что сделано предшественниками. Тем выше наша благодарность классикам славяноведения — именно тем из них, с которыми пришлось коренным образом разойтись по основным положениям, потому что, перечитывая их труды, мы встречаем мысли, покоряющие нас глубиной и верностью видения именно в современных аспектах науки:

«… не существует народа, происхождение и генезис которого удалось бы в достаточной степени выяснить на основании непосредственно сохранившихся исторических источников» [1, с. 5].

«... Этнографические факты констатируют, что уже в «первобытных» условиях жизни и даже при очень редкой заселённости взаимное перекрещивание культурных влияний было очень сильным либо благодаря интенсивному обмену культурными ценностями посредством примитивной, но порой удивительно интенсивной меновой торговли, либо благодаря постоянным войнам, приводившим к обмену женщинами…» [2, с. 13].

Этими высказываниями польских зачинателей науки об этногенезе славян я хотел бы продолжить своё рассмотрение проблемы, начатое в предыдущих главах (см. также [3, 4]). Прошли годы с начала первых моих публикаций на эту тему, которые принесли новую литературу и новую пищу для размышлений. Думаю, будет естественно, если в нижеследующем изложении я попытаюсь отразить некоторый первоначальный дискуссионный обмен мнениями, в частности — на «круглом столе» по этногенезу славян, времен IX Международного съезда славистов в Киеве (сентябрь 1983 г.) и даже — наиболее интересные места из тогдашней переписки с друзьями.

Итак, мы уже обращали внимание на бесспорное древнее знакомство славян с (Средним) Дунаем, на методологическую уязвимость традиционных разысканий о прародине славян, под которой в них неоправданно понималось первоначально ограниченное стабильное пространство, будто бы обязательно свободное от других этносов и первоначально бездиалектное; самоограничение исследователей внутренней реконструкцией приводило к воссозданию «непротиворечивой» модели праязыка, по-видимому, весьма отдаленной от реального, некогда живого праславянского языка с внутренним диалектным членением и собственными индоевропейскими истоками, что весьма затемнялось разнообразными балто-славянскими теориями, в том числе той из них, по которой праславянская языковая модель производна от балтийской.

Широкое понимание сложного пути праславянского не совместимо, как мы думаем, с этой концепцией, и, кажется, только такое понимание обеспечивает адекватное рассмотрение динамичных, самобытных судеб древних носителей славянских, балтийских, а также других индоевропейских диалектов, что и было изложено нами кратко, но на конкретных данных этимологии, изоглосс (балто-фракийских, славяно-италийских, славяно-иллирийских, славяно-кельтских, лигурийско-балтийских, славяно-балтийских). В проблему праславянского ареала и лингвоэтногенеза нами намеренно был включен вопрос о праиндоевропейском ареале с характерной для последнего древней гидронимией. Речь шла о Центральной Европе и бассейне Среднего Дуная и в одном, и в другом случае. Размытые границы и сильные ранние иррадиации в сторону периферий признавались нами как характерные особенности древнего языкового и этнического ареала славян в Европе.

ИНДОЕВРОПЕЙСКИЕ ИСТОКИ ПРАСЛАВЯНСКОГО ЯЗЫКА И ЭТНОГЕНЕЗА

В настоящей главе из всего этого комплекса достаточно актуальных вопросов я намерен выделить наиболее общий и актуальный. Таким является (в чем, я думаю, со мной согласятся) вопрос об индоевропейских истоках праславянского языка и славянского этногенеза. Речь идёт, таким образом, об истории языка и — через его посредство — об истории носителей языка. Известно, что применительно к дальним эпохам в этом вопросе основная «тяжесть доказательства» возлагается на языкознание; это признаётся не только лингвистами и, между прочим, не только относительно дальних эпох, так, например, замеченная диспропорция между реконструируемой развитой праславянской терминологией (и, без сомнения, стоявшей за ней сложной социальной организацией и культурой) и примитивными представлениями письменной истории времён конца античности и раннего средневековья заставляет также современных историков решительно отдать предпочтение косвенным (реконструированным) данным языкознания перед прямыми, но скудными или даже превратными, пристрастными данными из исторических источников [5].

СВИДЕТЕЛЬСТВА АРХЕОЛОГИИ

Такая глубинно историческая дисциплина, как археология, тоже далеко не всегда даёт однозначные ответы. Ср. тот факт, что общей, единой индоевропейской археологической культуры не существовало [6; 7, с. 87]. По мнению ряда археологов, оказывается, не существует и единой достоверно славянской материальной культуры, которая была бы древнее VI в. н.э., когда появляются памятники так называемого пражского типа [8; 9]. Пессимистично заключение археологии относительно непрерывной культурной преемственности, вернее — её отсутствия в Карпатско-Дунайской котловине, поскольку, оказывается, уже для VIII-IX вв. не могут назвать в этой области ни одной культуры, которая бы уходила корнями в римскую эпоху [10].

Есть и противоречивые суждения, исходящие, к тому же, от авторитетов. Так, сторонников теории балто-славянского единства (которых, правда, сейчас осталось не так много) должно огорчать заявление такого археолога, как Костшевский, что

«с археологической точки зрения нахождение такой культуры, которая могла бы представлять ещё не разделённых предков балтов и славян, до сих пор невозможно, и, если бы достаточно было опереться только на исторические данные, то нужно бы было признать, что настоящей эпохи балто-славянской языковой общности никогда не существовало» [цит. по 11].

Впрочем, приверженцев этой теории может утешить противоположное мнение другого археолога — В. Хенселя, который выступил на I Международном съезде по славянской археологии с докладом «Балто-славянская культурная археологическая общность», где он прямо утверждает, что «археологические источники не противоречат возможности балто-славянской общности», и даже датирует эту общность временем с 1800 по 1200 гг. до н.э., видя в ней часть ареала шнуровой керамики [12].

 

Очевидно, не следует спешить с общими выводами на базе археологических свидетельств, во всяком случае не стоит толковать их прямолинейно, и это пожелание мы просили бы расценивать как проявление нашей оппозиции против всякой прямолинейности в целом (ср. об этом также ниже). Археология добилась огромных успехов, и несправедливо говорить, что её материалы немы; напротив, они слишком многозначны. Обычно говорят, что археология превосходит лингвистику точностью датировок, но это верно далеко не всегда, и сами археологи признают, что основой их датирования все-таки служит не столько стратиграфия (залегание объекта в определенных слоях, куда он мог попасть в принципе и случайно), а типология формы и материала, т.е. та же относительная хронология, что и в лингвистике. Абсолютно точных дат ждут от радиоуглеродного анализа, но и их абсолютность также признается нередко спорной. Наконец, знамением современной науки является и то, что в археологии тоже практически заговорили о «диалектологии» в смысле неоднородности древних культур, и как раз в этом последнем пункте сказывается наиболее плодотворно обмен идеями между современным языкознанием и современной археологией.

«КОГДА ПОЯВИЛСЯ ПРАСЛАВЯНСКИЙ ЯЗЫК?»

Именно поэтому, например, вопрос «когда появился праславянский язык?» следует признать некорректным, на него наша наука никогда не сможет точно и однозначно ответить, как бы ни утончались её методы (неслучайно, что и на киевском съезде славистов — в докладе В.К. Журавлева — вновь говорилось о нелингвистическом характере абсолютной хронологии, а прогресс лингвистических знаний связывался с относительной хронологией как отражающей внутренние взаимосвязи). Не буду говорить об этом подробно, но всякие утверждения об обособлении праславянского с точностью до века или до года (например, с 500 г. до н.э.), с моей точки зрения, представляются беспредметными. Подобной «точности» ответа, в сущности — мнимой, не надо требовать от нашей науки. Ссылки на опыт археологов в указанном выше смысле тоже не вполне правомерны. Археологи, как уже сказано, сами оперируют типологической классификацией и хронологией, а их абсолютная хронология производна от типологии. Правда, когда я высказал это мнение на уже упоминавшемся «круглом столе» по этногенезу славян (Киев, 12 сент. 1983 г.), выступивший затем археолог В.В. Седов возразил, что археологические датировки достигают большой степени точности и бесспорности; для примера он сослался на абсолютные датировки зарубинецкой культуры, и всё же думается, что значительное количество археологических датировок, подаваемых как абсолютные, сохраняет спорность.

Попутно замечу, что не обоснованы упования на лексикостатистику Сводеша и его продолжателей, оперирующую куцым списком из 200 или 100 основных слов и совершенно не доказанным тезисом о равномерности их убывания во всех языках, на чём построены вычисления лексикостатистикой дат «распада» праязыков. Языки и их лексика развиваются неравномерно, в этом их самобытность и прелесть. И все же жадный интерес — особенно молодых — читателей и слушателей (как на том, IX, съезде), которые уверены, что «начало праславянского языка будет найдено», вынуждает нас возвращаться к рассмотрению вопроса, «когда появился праславянский язык?»

С другой стороны, я заметил, что всякое принципиальное углубление славянской языковой хронологии, акцентирование индоевропейских истоков праславянского конфузит и опытных, и молодых лингвистов, привыкших думать иначе. К сожалению, умами многих исследователей ещё владеет психология привычки поздно датировать всё собственно славянское в языке и культуре. Этой психологии отдавали дань и некоторые участники киевского съезда славистов. Например, словацкие археологи Б. Хроповский и П. Шальковский явно не сочувствуют попыткам «искать славян в глубокой древности» [13]. Для югославского лингвиста Д. Брозовича праславянский «моложе других праязыков» [14]. В дискуссионном выступлении В.Н. Чекмана был выдвинут тезис о праславянском как новом, недавно родившемся языке; в письменном сообщении Г. Лиминга (Великобритания) «Некоторые проблемы сравнительной славянской лексикологии» праславянский тоже фигурирует «не как прямой наследник (индоевропейского. — О.Т.), а как совершенно новое целое» [15].

Ф. Копечный, ознакомившись с моим «Языкознанием и этногенезом славян» [3, 4], написал мне тогда же, вскоре, три письма; я позволю себе процитировать отдельные места из его письма от 10 июля 1983 г. Он называет это чтение волнующим, однако делится со мной своими несогласиями:

«Вряд ли можно говорить в III тысячелетии до н.э. или даже раньше о славянах, германцах, балтах и т.п.; но я знаю, что Вы под этими названиями понимаете их предков. Для меня славяне и праславянский начинается монофтонгизацией дифтонгов, т.е. — скажем — началом VII ст. н.э.»

Ясно, что мы с покойным Францем Францевичем видели по-разному некоторые вещи, причем устами Ф. Копечного говорит лингвист starej daty, как сказали бы поляки. Я вообще не считаю возможным ставить вопрос о появлении славянского в зависимость от такой фонетической особенности, как монофтонгизация, хотя сам тоже занимаюсь реконструкцией праславянского языка эпохи проведенной монофтонгизации дифтонгов в нашем Этимологическом словаре славянских языков. Однако для меня это лишь удобная форма, наиболее близкая к ранней письменной фиксации, но не точка отсчёта. Иначе, рассуждая логично, мы, пожалуй, должны будем снова перестать называть чешский язык славянским с того момента, как в нём «опять» дифтонгизировались монофтонги в определенных условиях. Этот пример показывает нам относительность якобы строгих фонетических критериев, помогает понять, что методика, преувеличенно опирающаяся на эти критерии, может оказаться недостаточно тонкой в вопросах лингво- и этногенеза, для которых требуются более широкие и гибкие категории и допущения (последнее касается в немалой степени и терминологического содержания этнонимов, традиционно употребляемых в этногенетических исследованиях). Когда я огласил в устном докладе на съезде славистов в Киеве слова Ф. Копечного и свои мысли по этому поводу, то во время обсуждения мне возразили, что Ф. Копечный «наверное, так не думал», впрочем, едва ли я понял Ф. Копечного менее точно, чем выступавший дискутант (Г.А. Хабургаев), который в своём выступлении явно преувеличил возможности «стадиальной» концепции вхождения разных этнических компонентов, прежде якобы не бывших, а затем ставших праславянами.

Имеет место определенная недооценка также славянской культурной хронологии. Возвращаясь к киевскому съезду славистов, приведу ещё один пример. Ш. Ондруш (ЧССР), выступая на обсуждении докладов, говорил о большом славянском влиянии на балтов в терминологии торговли, ср. литов. tur̃gus ‘базар’ < слав. *tьrgъ. В ответ на это Вяч.В. Иванов счёл возможным высказать сомнения в существовании торговли в праславянскую эпоху вообще. Неверие в возможность древнего обмена, конечно, неоправданно и противоречит данным истории древней культуры, о которых на этот счёт хорошо сказано в нашей вводной цитате (в начале главы) из крупнейшего славянского этнолога К. Мошинского [2, с. 13].

Углубляя, удревняя внешнюю и внутреннюю историю праславянского, мы пересматриваем разные аспекты славянско-неславянских отношений, понимаем необходимость разрабатывать их стратиграфию. При этом не все отношения оказываются важными в плане этногенеза славян. Мы говорим положительно о славянско-италийских отношениях (см. о них кратко в предыдущих главах), тогда как, скажем, славянско-восточнороманские отношения можно обозначить как пост-этно-генетические. Определить в этих терминах балто-славянские отношения, т.е. решить, важны ли они для славянского этногенеза или, скорее, постэтногенетичны или, возможно, параэтногенетичны — в смысле независимого параллельного развития языков и этносов. В этом суть балто-славянской проблемы, одной из центральных по-прежнему для славистики вообще.

Теорию балто-славянского единства, как известно, продолжает отстаивать Ф. Славский. Однако эта теория явно не выдерживает напора фактов, говорящих скорее о самобытности славянского языкового развития. В дискуссиях, в частности — на IX Международном съезде славистов со всей серьезностью указывалось, что палатализация согласных, столь характерная для славянского, протекает в балтийском иначе или отсутствует там совсем (З. Зинкявичюс), эволюция долгих гласных осуществлялась в балтийском и славянском в противоположных направлениях (Э. Станкевич, США). Как я уже говорил в другом месте, несходным путём шла в них сатемизация индоевропейских палатальных согласных. А. Ванагас показал, что со стороны гидронимического анализа нет оснований для сохранения положения о балто-славянском языковом единстве [16].

Из числа сторонников известной теории развития славянского из балтийских диалектов упомяну В. Мажюлиса, который в выступлении на киевском «круглом столе» сказал, что «праславянский резко повернул по небалтийскому эволюционному пути», но сама идея «поворота» и имплицируемая ею предшествующая эволюция будто бы по балтийскому пути представляются нам недоказанными. В связи с этим можно упомянуть обмен мнениями между В.В. Мартыновым и Ю.В. Откупщиковым, причем последний высказался по поводу теории ингредиентов (праславянский = протобалтийский + италийский) у В.В. Мартынова [17], констатируя большое количество славянско-индоевропейских изоглосс, не известных балтийскому и заставляющих признать праславянский самобытным индоевропейским языком [18].

Что касается киевского съезда славистов в целом, он продемонстрировал взлёт (В. Хенсель, выступление на «круглом столе» по этногенезу: «renesans») научных интересов к вопросам о времени и месте формирования славянского языка и этноса и дал новые перспективы взаимообогащения и сближения традиционно разных концепций. Например, В.В. Мартынов в своих устных выступлениях отметил актуальность нынешних поисков южных границ праславянского ареала, допуская их паннонскую (придунайскую) локализацию, в частности — славяно-кельтские контакты именно на этой территории. Это не мешало, правда, другим учёным остаться при привычных убеждениях (В. Маньчак: «…мне трудно поверить в придунайскую прародину славян…«). Споры касались всего комплекса вопросов древней истории славянского.

Мои собственные поиски, в частности — в дифференцированных индоарийском и иранском аспектах, получили интересную поддержку (если опять-таки отнестись при этом cum grano salis к абсолютной хронологии), в выступлении антрополога В.Д. Дяченко на круглом столе по этногенезу: отмечу здесь выделяемый им иллиро-фракийский и индоиранский период I тыс. до н.э. — середины I тыс. н.э. с вхождением в состав древних славян балкано-центральноевропейского комплекса (карпатский и понтийский антропологические типы), а также степных — древнеиндийского (индо-днепровского длинноголового мезогнатного типа) и перекрывшего его иранского компонента.

Картина сегодняшних балто-славянских разногласий останется неполной, если не упомянуть ещё более острый обмен — пятью годами позже — между Э. Станкевичем и группой московских акцентологов, которым американский славист противопоставил развернутую критику теории Хр. Станга и некоторых из его московских последователей, в частности — таких их крайних идей, как отношения славянской и балтийской акцентуации как младшего варианта к старшему, далее — отрицание (Стангом и др.) действия закона Фортунатова-де Соссюра в славянском, если говорить только о наиболее существенном. Лично мне как исследователю глубоко импонирует главная идея Станкевича о разных путях развития литовской и славянской акцентуации.

ЛИТЕРАТУРА

1. Lehr-Spławiński Т. О pochodzeniu i praojczyźnie Słowian. Poznań, 1946.
2. Moszyński К. Pierwotny zasiag języka prasłowiańskiego. Wrocław; Kraków, 1957.
3. Трубачев О.И. Языкознание и этногенез славян. Древние славяне по данным этимологии и ономастики // ВЯ. 1982. № 4.
4. Трубачев О.И. Языкознание и этногенез славян. Древние славяне по данным этимологии и ономастики // ВЯ. 1982. № 5.
5. Королюк В Д. К исследованиям в области этногенеза славян и восточных романцев // Вопросы этногенеза и этнической истории славян и восточных романцев. М., 1976. С. 25.
6. Jażdżewski К. Etnogeneza Słowian // Słownik starożytności słowiańskich. Wrocław etc., 1961. Т. 1. S. 456.
7. Alexander S.M. Was there an Indo-European art? // The Indo-Europeans in the Fourth and Third millenia. Ed. by Polomć E.C. Ann Arbor, 1982 (со ссылкой на Мэллори).
8. Кухаренко Ю.В. Полесье и его место в процессе этногенеза славян // I Międzynarodowy kongres archeologii słowiańskiej. Warszawa, 14-18. IX. 1965. Wrocław etc., 1968. S. 245.
9. Kurnatowska Z. [Dyskusja] // Etnogeneza i topogeneza Słowian. Materiały z konferencji naukowej zorganizowanej przez Komisję Slawistyczną przy Oddziale PAN w Poznaniu w dniach 8-9. XII. 1978. W-wa, 1980.
10. Forstinger R. Rec.: Győrfy Gy., Hanák Р., Makkai L. és Móczy A. A Kárpátmedence népei a honfoglalás előtt. Budapest, 1979 //Zpravodaj Mistopisné komise ČSAV. 1981. Ročn. XXII. Č. 1-2. S. 121.
11. Топоров B.H. Новейшие работы в области изучения балто-славянских языковых отношений (библиографический обзор) // ВСЯ. 1958. Вып. 3. С. 145-146.
12. Hensel W. La communauté culturelle archéologique balto-slave // I Międzynarodowy kongres archeologii słowiańskiej. P. 81.
13. Chropovský В., Šalkovský Р. Novšie archeologické poznatky k riešeniu etnogenézy Slovanov // Ceskoslovenská slavistika. Pr., 1983. S. 152.
14. Brozović D. О mjestu praslavenskoga jezika u indoevropskom jezičnom svijetu // Radovi [Sveučilište u Splitu. Filozofski fakultet — Zadar]. Razdio filoloških znanosti. Sv. 21 (12), Zadar, 1983. S. 12.
15. Leeming H. Some problems in comparative Slavonic lexicology // The Slavonic and East European review. 1983. V. 61. № 1. P. 38.
16. Ванагас А.П. Проблема древнейших балто-славянских языковых отношений в свете балтийских гидронимических лексем. Препринт. Вильнюс, 1983. С. 23-24.
17. Мартынов В.В. Становление праславянского языка по данным славяно-иноязычных контактов. Минск, 1982, passim.
18. Откупщиков Ю.В. Балтийский и славянский // Сравнительно-типологические исследования славянских языков и литератур: К IX Международному съезду славистов. Л., 1983. С. 53 и сл.

Далее… МИФЫ СРАВНИТЕЛЬНОГО ЯЗЫКОЗНАНИЯ И ИСТОРИИ КУЛЬТУРЫ