Русский след Русский след в мировой истории
Диодор Сицилийский в I веке до н.э. сообщает, что именно Анахарсис возглавлял посольство древнегреческих философов к лидийскому царю Крезу, который славился своими несметными богатствами. Анахарсис и его товарищи-философы Биант, Солон и фракиец Питтак были в составе посольства к царю Крёзу, который приветствовал мудрецов на пирах и одаривал их особыми почестями и вниманием.
Царь Лидии Крёз (др.-греч. Κροίσος, Крез, Крес; 595—546 до н. э.) из рода Мермнадов, правил в городе Сарды в 560—546 гг. до н. э. В античном мире царь Крёз считался баснословным богачом, он первый стал чеканить золотые монеты, установив стандарт чистоты металла (98 % золота или серебра), он учредил гербовую царскую печать на лицевой стороне (голова льва и быка). Царь Крёз стремился приобщить Лидию к греческой культуре и посылал щедрые дары в греческие храмы в Дельфах и в Эфесе. Так, древнегреческому святилищу в Дельфах Крёз преподнёс статую льва из чистого золота
В послании к царю Лидии Крёзу скифский философ Анахарсис писал: «Царь лидян! Я приехал в эллинскую землю, чтобы научиться здешним нравам и обычаям; золота мне не нужно, довольно мне воротиться в Скифию, став лучше, чем я был. И вот я еду в Сарды, ибо знакомство с тобою значит для меня весьма многое» .
Не удивительно, что царь Крёз первым избрал для беседы именно скифа Анахарсиса.
— Какое же из живых существ храбрейшее? — спросил Крёз, ожидая услышать в ответ возвеличивания власть имущих.
— Самое дикое, — ответил скиф, — ибо только оно мужественно умирает за свою свободу.
— А какое из существо справедливейшее? – продолжал спрашивать царь.
— Самое дикое, — повторил скиф. — Только оно живёт по природе, а не по законам: природа есть создание божие, а законы — установления человека. Справедливее пользоваться тем, что открыто богом, а не человеком.
— Так не зверь ли самое мудрейшее существо?! – не унимался Крёз.
— Мудрейшее, — согласился Анахарсис. — Предпочтение Истины природной истине закона проверяет всё живое на мудрость.
Крёз посчитал такие ответы результатом северного «звероподобного воспитания» скифа.
Все высказывания Анахарсиса фактически стали основой принципов стоической философии, которая признаёт диктат Природы над разумом человека,сопротивляющегося богу и разрушающего Природу. И сегодня это важная экономическая и экологическая доктрина мироустройства и роли человека в мире природы.
Формула — «природа есть создание божие, а законы — установления человека» свидетельствует об увлечении Анахарсиса культом Матери Богов Кибелы, и о проведении таинств в честь «Богоматери» не в храмах, а на природных алтарях, в лесу, у реки, на природе, как это делали скифы в древности.
Анахарсис славил общественную собственность на землю и природные блага в Скифии, и это отмечалось во многих античных свидетельствах. Большие участки земли в Скифии можно было получить в личное пользование за победу на состязаниях во время крупных религиозных праздников, посвящённых скифской богине-материи Апи (поклонение чаше), богу-отцу Папаю (поклонение плугу и ярму), или богу войны Аресу, поклонение секире, или кинжалу Акинаку.
Победитель в спортивных состязаниях в честь плуга, ярма, чаши или секиры, должен был «испить по-скифски» большую чарку доброго вина не разбавленного водой, и после этого он получал во владение столько земли, сколько объезжал за день на коне. Этот скифский обычай описан у Геродота. Древняя скифская традиция испытания хмельной чашей отражена и во многих русских былинах.
Идеи натурального хозяйства и коллективного владения природными богатствами тысячи лет почитались в Скифии.
Греческий историк и географ Страбон (63 г. до н.э. — 21 г. н.э.) писал о скифах и близких им фракийцах: «Гомер называет справедливейшими и дивными мужами тех, которые совсем не занимаются торговыми делами или составлением капитала, но всем владеют сообща, кроме мечей и чаш для питья, и даже жен и детей считают общими согласно с учением Платона» (ВДИ. 1947. № 4. С. 195).
Богатство царя Крёза вошло в поговорку: «богат, как Крёз»! О нём слагали много легенд, согласно одной из легенд, описанной Плутархом, Крёз спросил греческого мудреца Солона, посетившего столицу Лидии Сарды: можно ли считать владельца столь великих богатств поистине наисчастливейшим из смертных? На что Солон ответил: «Никого нельзя назвать счастливым прежде его смерти». Разговор Солона и Крёза описан у Плутарха:
«Крёз спросил его, знает ли он человека счастливее его. Солон отвечал, что знает такого человека: это его согражданин Телл. Затем он рассказал, что Телл был человек высокой нравственности, оставил по себе детей, пользующихся добрым именем, имущество, в котором есть всё необходимое, погиб со славой, храбро сражаясь за отечество.
Солон показался Крёзу чудаком и деревенщиной, раз он не измеряет счастье обилием серебра и золота, а жизнь и смерть простого человека ставит выше его громадного могущества и власти. Несмотря на это, он опять спросил Солона, знает ли он кого другого после Телла, более счастливого, чем он. Солон опять сказал, что знает: это Клеобис и Битон, два брата, весьма любившие друг друга и свою мать. Когда однажды волы долго не приходили с пастбища, они сами запряглись в повозку и повезли мать в храм Геры; все граждане называли её счастливой, и она радовалась; а они принесли жертву, напились воды, но на следующий день уже не встали; их нашли мёртвыми; они, стяжав такую славу, без боли и печали узрели смерть.
«А нас, — воскликнул Крёз уже с гневом, — ты не ставишь совсем в число людей счастливых?». Тогда Солон, не желая ему льстить, но и не желая раздражать ещё больше, сказал: «Царь Лидийский! Нам, эллинам, бог дал способность соблюдать во всём меру; а вследствие такого чувства меры и ум нам свойствен какой-то робкий, по-видимому, простонародный, а не царский, блестящий. Такой ум, видя, что в жизни всегда бывают всякие превратности судьбы, не позволяет нам гордиться счастьем данной минуты и изумляться благоденствию человека, если ещё не прошло время, когда оно может перемениться. К каждому незаметно подходит будущее, полное всяких случайностей; кому бог пошлёт счастье до конца жизни, того мы считаем счастливым. А называть счастливым человека при жизни, пока он ещё подвержен опасностям, — это всё равно, что провозглашать победителем и венчать венком атлета, ещё не кончившего состязания: это дело неверное, лишённое всякого значения»