Русский след Русский след в мировой истории
Академик Трубачёв Олег Николаевич.
К истокам Руси. Народ и язык.
Архаичность праславянской религии. Род и рожаница.
Итак, по порядку: кельтов я вижу значительно южнее – южнее, чем германцы последних столетий до н. э., чей отпечаток носит имя вольков/волохов (Volcae > *Walhōz > праслав. *volsi / *νοlxy) в их продвижении к славянам в среднее Подунавье.
Иранская этимология терпит фиаско на факте сохранения этимологического s– в начале слова, невозможность исконно праславянской этимологии очевидна из наличия -r– внутри слова (если от названия Солнца, то почему тогда не -l-?), то, что неубедительно пишет об этом слове профессор Гданьского университета Лешек Мошинский в своей книге «Дохристианской религии славян в свете славянского языкознания.» [Leszek Moszyński. Die vorchristliche Religion der Slaven im Lichte der slavischen Sprachwissenschaft. — Köln – Weimar – Wien, 1992.](с. 53 – 54. Примеч. 226). Наш вышеупомянутый terminus post quem (середина I тысячелетия до н. э.) для контактов с индоарийским ограничивает более глубокую датировку и для имени бога солнца Svarogъ.
«Солнце-царь, сын Сварогов».
После критики неестественно высокоразвитой трёх классовой культуры (пра)индоевропейских племен по Дюмезилю, Гамкрелидзе и Иванову я обращаюсь к ключевому слову славянской культуры *svojь -«свой» в контексте родовой идеологии и терминологии, ср. в первую очередь словосочетание *svojь rodъ -«свой род». С идеологией рода естественно сочетается земледельческая идеология со своими суевериями. Так следует понимать, как мне кажется, рус. колдун, собственно праслав. *kъltunъ «тот, кто спутывает (хлебные колосья – со злым умыслом)». Памятуя о родовых коннотациях слова *svojb (и. е. *sue-), я рассматриваю праслав. *sъ-mьrtь «смерть» как эквивалент рус. своя смерть – о естественной смерти – со специфической понятийной нейтрализацией и.-е. *su– I suus, *su– II «хороший» (в нравственном смысле) – и то, и другое из первоначального *su– «рождение», «род».
«Тот свет» обозначался просто как «связанное с водой» или «находящееся за водой» — своего рода across the river and into the trees, — «на той стороне реки, в тени деревьев», (как у Хемингуэя), ибо примерно таков этимологический смысл праслав. *rajb (*röi-: *rei-), а отсутствие *rajь в гидронимии объясняется как сакральный запрет.
Когда в центре картины мира помещается *svojь rodъ> (и.-е. *suo– geno– «свой род»), уместно говорить скорее об антропоцентризме, но не о трехчастной модели мира. Развитые религиозные системы, семья богов, пантеон появляются относительно поздно, во всяком случае вторично, за ними почти можно наблюдать глазами истории, как, например, за реформой князя Владимира 980 г.
Боги появляются вследствие сублимации низших божеств, и собственно праславянская культура была как раз охвачена этим развитием.
Многое при этом осталось незавершенным у праславян, как бы на полпути развития религиозной системы, пантеона богов, например *Perunъ – отчасти бог, а отчасти – чисто нарицательное обозначение грома с молнией, *perunь. И в этом сама славянская архаика. Божественность того же Стрибога и Дажбога не следует преувеличивать, это культурные инновации послескифского времени, но все же теонимы (а не формула приветствия!), которые, впрочем, оказались возможны только благодаря расцвету определенного антропонимического типа.
Ослепленные блеском более развитых религиозных систем, «героического века» их мифологий (в Древней Индии, Риме и др.), исследователи слишком часто упускают из виду то, что должны считаться с праславянской спецификой. Так, например, Родъ, олицетворение человеческого рода, вообще не находит места у Мошинского, но надо признать, что в контексте намеченной выше реконструкции *svojь (*svojь rodъ) и других это обрело бы прямой смысл. Похоже, что исследователи религии старшего поколения, навлекшие на себя критику за свою приверженность к этнографии, понимали дело правильнее. Я имею в виду Гейштора, который, правда, идя по стопам Бенвениста и Р. Якобсона, стремился обязательно вставить славянского Рода в классическую индоевропейскую мифологическую систему. Внутренне-семантические аналогии с римским Quirinus (*co-vir– «мужское содружество»), умбрским Vofione (*люд — leudh-, ср. слав. *ľudьje -люди), кельтским Teulates (teuta -«род», «народ»), может быть, и не лишены интереса.
Особенно много занимается Родом Б.А. Рыбаков, ср. целую главу «Род и рожаницы» в его книге о язычестве древних славян, а также его последующую книгу. После специальной работы И.И. Срезневского 1855 г. и исследований А.Н. Веселовского Б.А. Рыбаков тоже уделяет внимание так называемым «рожаницам» русских народных верований, этим «паркам, стерегущим домашний очаг». Несколько слов об этих существах, поскольку их образ и название всё же не привлекли особого интереса исследователей. Может быть, именно потому, что со стороны языка здесь все кажется таким «понятным» и «прозрачным»?
В названии рожаниц кроме женского характера и преимущественно множественной формы (каковая выразительно связана с родовым коллективом и его идеологией) заслуживает внимания грамматическая сторона и её отношение к лексической семантике слова. Наш автор Л. Мошинский тоже занимался праславянским *rodjanica в своей статье о славянских названиях чародеев. Но от него ускользнуло своеобразие слова: действительное (активное) лексическое значение при страдательном (пассивном) грамматическом виде, ибо *rodjan-ica принадлежит к пассивной причастной форме прошедшего времени лишь формально. Всё говорит за то, что мы здесь имеем функциональный медий (средний залог: пассивная форма + активное значение). И нет никаких оснований для того, чтобы толковать это слово вместе с Мошинским как «ta, która została urodzona»! Аналогичный медий, как и в рожаница, наблюдается в слав. *pьjanъ, рус. пьян, пьяница (тоже в основе страдательное причастие с действительным лексическим значением). Нашей задачей было показать здесь высокую архаичность слова рожаницы, которую историки культуры чувствовали, может быть, лучше, чем языковеды.
Вернёмся теперь снова к нашей книге об этногенезе и культуре. Периоду более высокой религии и развитой теонимии, и то, и другое синонимично героическому веку классической древности, которому предшествовал период молчаливого поклонения; и пение гимнов героического века – отнюдь не извечная категория. Достаточно сравнить вторичность *pojo — «пою», «воспеваю» на основе *pojo -«пою», «даю пить» в славянском.
Именно этим более архаичным периодом датируется такая выдающаяся эксклюзивная славяно-латинская изоглосса из области древнейшей религиозной практики, как «говети» -*gověti -«поститься», «хранить молчание», «воздерживаться», «благоприятствовать» – лат. favêre -«быть благосклонным», «хранить молчание».
На санскрите: Го, говьядо – Go, govjado — «ГОвядина» — то, что произведено коровой. В ведической традиции корова священное животное напрямую связано с богиней Слова-Вак – с речью, упоминается во многих гимнах Риг-веды. Гава – gava – говор, говорит, говорить. Корень «гу» также означает «корова», как «Гава» — «корова» и «говорить». Корова в текстах Риг-Веды является говорящим священным животным, но она «хранит молчание». (родственные слова в рус. яз.: о-, за-, до, с-, у-, при-, о-, говор, говорить, оговор, заговор, договор, сговор, уговор, приговор…; гутарить, гуторить, гукать…)
Это можно определить как стадию favēre. Так что сначала безмолвное почитание богов или, правильнее сказать, – безымянных сил природы, при полном отсутствии самих имён и терминов. Свидетельство лат. пйтеп —«безмолвный знак», «кивок»; «изъявление божественной воли»; «божество» может тоже считаться красноречивым архаизмом стадии favēre-«хранить молчание». И только после стадии воздержания *gověti (лат. favēre) наступает стадия hávate, обычно столь неумеренно обобщаемая современным исследованием. Реконструкцию в собственном смысле при этом путают с транспозицией. В начале всякой культовой и именотворческой деятельности были неизречённость, табу и различные запреты.
Только типологически здравое рассмотрение (пра)славянской культуры как самостоятельного диалектного варианта способно оградить от потопа дюмезилевской системы славянскую (как и любую другую!) самобытность. Мошинский, правда, не согласен следовать школе Дюмезиля, но то, что мы получили в его книге, – это, собственно говоря, дохристианская славянская религия глазами доброго христианина, и это его благочестивое приношение, похоже, уже в силу одного этого сужения поля зрения отвечает не всем требованиям науки.
Змеевик князя Владимира Мономаха.
После предложенного параллельного чтения двух книг о культуре праславян можно выделить ещё несколько вопросов, заслуживаюших дальнейшего обсуждения. Для меня это в первую очередь славяно-латинские изолексы высокой архаичности, предпочтительно из сферы древнейшей религии.
Вслед за уже упоминавшейся парой слов «говети»-gověti – favēre назову дальше праслав. ман -*тапъ (рус. диал., укр. и блр.) — «привидение», *тапъ (польск. диал.) «галлюцинация», (рус. диал.) «нечистый дух, обитающий в доме или в бане» и лат. mānēs -«духи умерших». Ср. ещё рус. диал. манъя -«привидение», «призрак», укр. диал. манiя, блр. диал. мάнiя – с тем же значением и лат. mäniae —«призраки мертвых». Общность форм и значений при этом столь велика, что мы чувствуем себя вправе говорить об общих началах культа предков, культурном событии, совершившемся намного раньше, чем, скажем, тот гораздо более поздний славяно-иранский культурный обмен из эпохи более развитой религии.
Таковы данные моей книги по этногенезу и культуре 1991 г. С того времени были выполнены ещё две работы на тему, а именно доклад на съезд славистов в Братиславе (1993) и его продолжение (в печати). А главное, о чём стоит упомянуть (помимо критики наивной «реконструкции» Лейстом и Леманом первой заповеди праиндоевропейского общества «Тебе надлежит чтить богов» (!), чему я настойчиво противопоставляю свою версию древнейшей заповеди, а именно *gno– suom genom – *znajь svojь rodь «ЗНАЙ СВОЙ РОД»…), это, собственно, ещё одна эксклюзивная славяно-латинская изолекса, почерпнутая из практики работы над «Этимологическим словарем славянских языков», и на этот раз тоже из нравственно-религиозной сферы.
Со славянской стороны это *nebasъ (кашубско-словинское «негодяй», рус. диал. «грубый»), сравниваемое со знаменитой латинской правовой формулой ne-fas -«грех», и образующие с ними обоими пару утвердительное праслав. диал. *bas– (рус. диал. суффиксальные производные со значениями «хороший», «красивый», баский, баско) и лат. fas -«божественный закон».
Славянские лексемы из области религии *goveti, *manъ/a и *basъ/*nebasъ с их латинскими соответствиями следует понимать также как нашу корректуру к заключению Голомба о том, что в северо-западном индоевропейском лексиконе религиозные термины отсутствуют.
У нас нет желания ввязываться в дискуссию, отвечает ли праславянская духовная культура больше религии, а не мифологии. Для далеко идущих аналогий с мифологией классического типа как будто нет достаточных оснований. Но и здесь всё же стоит предпочесть нигилизму дальнейшую работу по реконструкции. Эта дальнейшая работа могла бы выявить дополнительную информацию о местных божествах, а с другой стороны – дополнить наши сведения о так называемых главных божествах, не претендуя при этом на раскрытие целых «мифов». Лучше оставаться при этом на лексико-семантическом уровне, опираясь, разумеется, на здравые этимологии.
Возможности этимологии далеко ещё не исчерпаны, бывает, что и результаты, полученные ранее, остаются порой втуне, как та этимология Куриловича: слав. *koscunъ (и родственное) как калька иранского astvant– «преходящий», «бренный», буквально «костеобразный» (ср. «Этимологический словарь…», 1984, с. 169), и это – о человеческой душе! Выходит, что вcё это гнездо слов, столь весомое в плане христианских этических норм, – *koscunъ/*koscuna, *koscuniti, рус. кощунство – следует считать дохристианским праславянским.
Что касается малоизвестных местных праславянских божеств, то я мог бы указать пока на два примера. Один из них, особенно веский в моих глазах ввиду его локализации на среднем Дунае праславянского времени, – это имя из римской эпиграфики Dobrati(s), в надписи на барельефе II – III вв. н. э. из Нижней Паннонии (Intercisa на Дунае), собственно, праслав. *dobrotb «добро», «доброта», в данном случае персонифицированное изображение конного божества с именем Dobrati(s).
Второй из двух моих примеров, возможно, не столь многозначителен, но тоже может быть отнесен к древности. Я имею в виду случаи потенциальной сакрализации праслав. *deva, притяжательное прилагательное *devinь -«девичий», «девственный», засвидетельствованные в топонимии. Это, как правило, обрывистые скалы, труднодоступные (и, возможно, культовые?) места, в их числе – знаменитый Девин в Словакии, при впадении Моравы в Дунай. В отличие от Л. Мошинского Б.А. Рыбаков специально пишет о нём, о распространении святых гор с такими именами во всем славянским мире и о прочной связи древних ритуальных традиций с ними.
В качестве параллели можно сослаться на синонимичное имя Девы-Афины (греч. Ἀθηνᾶ Παρθένιου) Парфенос (греч. Παρθένιου -Дева) — Партенит в античном Крыму.