Англичане на византийской службе в виде Варягов

Василий Григорьевич Васильевский (1838 — 1899). «Варяго-русская и варяго-английская дружина в Константинополе XI и XII веков». Глава XII. Англичане на византийской службе в виде Варягов.

Причиной появления Англо-Саксов в Византии было известное отдельное и весьма громкое событие, то есть, завоевание Англии Вильгельмом Норманнским в 1066 г. Как история русского варяжского корпуса в Византии началась прибытием туда большой, именно шеститысячной массы людей, отправленных Владимиром в 988 году, точно так не отдельные охочие люди из Англо-Саксов составили варяжский английский корпус, а масса людей, лишенных отечества суровым мечом завоевателя. Ясно с первого взгляда, что эти новые пришельцы были самыми желанными гостями в Византии и самым подручным орудием в её различных столкновениях с людьми запада. Англо-Саксы не имели отечества, ради которого стали бы изменять византийскому властителю; они были ожесточенными врагами всех французских Норманнов, как тех, которые захватили Англию, так и тех соплеменников их, которые ещё ранее завладели южною Италией. Их национальная ненависть простиралась на всех Норманнов.

Связь между успехами Роберта Гвискарда (старофр. Robert Viscart, лат. Robertus de Altavilla, Robertus cognomento Guiscardus o Viscardus) и Вильгельма Завоевателя сознавалась уже в XI веке и указана уже Монтекассинским монахом Аматом, в начале его сочинения; тот и другой были одинаково Норманны, и один подражал другому.

Между тем новая византийская династия Комнинов не имела врага более упорного, более предприимчивого и более опасного, чем Роберт по прозвищу Гвискард — «Хитрец», его дети и братья, его помощники и рыцари. Вот здесь-то Англо-Саксы и были величайшею находкой; в борьбе с Норманнами они мстили за поражение при Секлэне (Гастингсе) и заслужили здесь свою первую варяжскую славу. Никому другому Алексей Комнин не мог с такой уверенностью отдать в руки свою безопасность и охрану, как этим новым слугам своим.

Не тотчас после роковой битвы 1066 года Англо-Саксы отчаялись и стали бросать свою родину. Известно, что борьба в форме восстаний, более или менее упорных, возобновлялась несколько раз, и только после их неуспеха, после того как они потушены были новыми казнями и новыми потоками крови, товарищи английского Гаральда и графа Валтгеофа не хотели более сносить ярма на порабощенной земле предков. Только в конце царствования Вильгельма, и в начале царствования Алексея  в 1081 г., встречаются несомненные признаки и указания на англо-саксонскую эмиграцию в Греческую империю. (The History of the Norman Conquest of England, IV, 628).

В первый раз Англичане прямо указаны в истории воцарения Алексея I. Восстав против своего государя, Никифора Вотаниата, он стоял уже под самою столицей, и овладеть ей было для него главной и самой трудной задачей. Приходилось рассчитывать на хитрость или измену. Алексей советуется с умнейшим и опытнейшим из своих сообщников. Тот его спросил, какие силы охраняют городскую стену. Поименованы были, во-первых, так называемые «бессмертные», туземное греческое войско, уже упоминаемое Львом Диаконом и снова организованное одним из последних императоров; во-вторых, Варанги с острова Фулы (Туле) οἱ ἐκ τῆς Θούλης Βάραγγοι, под которыми, по объяснению Анны Комниной (II 9, р. 62 В ed. Paris.), следует разуметь «секироносных варваров» (τοὺς πελεκυϕόρους βαρβάρους); затем, в-третьих, Немцы (οἱ Νέμιτζοι), также варварский народ, издревле служащий империи Греческой (ἔθνος — δουλεῦον ἀνέκαθεν), но, на самом деле, упоминаемый только со второй половины XI столетия.

Алексею Камнину был подан совет — не пытаться соблазнять «бессмертных», потому что они земляки императору Никифору и так привязаны к нему, что скорее положат за него свою душу, чем предадут его. Равным образом и «те, которые потрясают на плечах мечами», не будут доступны внушениям измены.

«Верность императору для них есть отеческое предание, как бы завет и наследие; принимая по преемству один от другого охранение царской персоны, они сохраняют к нему непоколебимую верность и не допустят даже легкого намека на измену. Но вот если сделаешь опыт над Немцами, то, быть может, недалеко попадёшь от цели, и тебе удастся войти в башню, ими охраняемую».

Алексей Комнин вошёл в Константинополь в апреле 1081 г., действительно, изменой Немцев и их начальника, как это засвидетельствовано многими другими источниками и помимо Анны; а Варанги с острова Фулы (τοὺς ἀπὸ τῆς Θούλης νήσου ‹βαρβάρους, или, как читается в Коаленевом списке,› Βαράγγους) оставались ему верными до последней минуты (Arm. Comn. II 11, p. 66 С. ed. Paris.).

Любопытный рассказ Анны возбуждает некоторые сомнения именно в отношении к Варангам с острова Фулы. Мы видели, что в грамотах Михаила Дуки и Никифора, данных Атталиоте, Англяне ещё не упоминаются, а в Патмосской грамоте 1088 г. они поименованы (ίγγλίνων = инглинон).

У Пселла и Атталиоты, то есть, у писателей современных и доведших каждый свою историю до Никифора Вотаниата (последний — включительно), нет ни малейшего намека на то, чтобы в Константинополе были люди с острова Фулы, то есть, Англичане. С другой стороны, в самой грамоте 1088 года Англичане ещё не названы Варягами и поставлены совершенно отдельно от них. Итак, очень трудно думать, чтоб уже у Никифора Вотаниата его варяжская гвардия всецело состояла из английских пришельцев, или, даже, чтоб Англо-Саксы составляли важную в ней часть.

Есть другие признаки, что дочь Алексея Комнина, которая описывала деяния своего отца не ранее как в сороковых годах XII века, хотя бы по рассказам и даже письменным сообщениям его сподвижников, не дала себе труда вполне перенестись в обстановку описываемого момента и в подробностях литературной, стилистической обработки своих материалов допустила легкие нарушения хронологии. Если мы предположим, что только в последний год Никифора, после возмущения Русских (Варягов), Англичане сделались Варягами, то как могло образоваться у них в такое короткое время какое-либо предание о верности императору, и как цезарь Иоанн Дука, упомянутый советник Алексея, мог говорить о их испытанной преданности?

Наоборот, если жители острова Фулы и были именно Варягами, возмутившимися против Никифора Вотаниата в 1079 году, то, как можно было толковать о непреклонно-верной службе людей, которые недавно только что не убили своего императора?

Вся ошибка Анны Комнины состоит в том, что она не вникала в историю варяжской дружины, так как главный интерес для неё представляли подвиги её отца, и не отметила переходного периода в этой истории, вообще трудноуловимого. Мы, однако, не отказываемся от надежды более точным образом определить, как и когда именно Англо-Саксы сменили Русских в Варангии.

По всем признакам, более точные и верные известия об англо-саксонской эмиграции в Византию сообщаются одним из западных писателей, именно Ордериком Виталием (ум. 1142 г.), который вообще имеет наилучшие и наиболее отчётливые сведения о делах норманнских. Ордерик, родившийся от французского отца в 1075 году и постригшийся в монахи в Нормандии (в монастыре Saint-Evroul), считал себя, однако Англичанином и умел соединить удивление к Вильгельму со своими симпатиями к побежденным, к памяти Гаральда и графа Валтгеофа. Он представляет дело таким образом, что английские изгнанники предложили свои услуги только императору Алексею в то время, когда ему предстояла борьба с Робертом Гвискардом, герцогом Апулии. Предложение было принято благосклонно, и Англо-Саксы были противопоставлены норманнским легионам:

Amissa itaque libertate, Angli vehementer iugemiscunt, et vicissim qualiter intolerabile jugum sibique hactenus insolitum excutiant, subtiliter inquirunt. — Ultro in exsilium aliqui profugiunt, quo extorres vel a potestate Normannorum sint liberi, vel opibus alienis aucti contra eos ad recidivum certamen revertantur. Quidam autem ex eis pulchrae juventutis flore vernantes louginquas regiones adierunt et militiae Alexii imperatoris Constantinopolitani sese audacter obtulerunt. Erat enim multum sapiens et mirae dapsilitatis, contra quem Rodbertus Wiscardus Apuliae dux cum suis omnibus arma levaverat. — Exsules igitur Anglorum favorabiliter a Graecis suscepti sunt, et Normannicis legionibus, quae niraium Pelasgis (секиры) adversabantur, oppositi sunt (Orderici Vitalis Historia ecclesiastica: Migne, Patrologia latina, t. 188 col. 309; cp. col. 519).

Это будет относиться к началу осени 1082 года, когда сам Алексей прибыл с армией к Драчу (болг. и серб. Драч; Диррахий (греч. Δυρράχιο); итал. Durazzo — Дураццо, ныне алб. Durrësi -Дуррес). Точность указания, сообщаемого Ордериком, подтверждается косвенным образом в самой Алексиаде. Описывая затруднительное положение своего отца в начале царствования, цесаревна Анна замечает, что военные силы империи в 1081 году были крайне недостаточны:

«Новый император не имел войска, которое было бы достойно Римской (Ромэйской) империи. У него было не более трехсот (греческих собственно) стратиотов, да и то Хоматинов (из азиатско-каппадокийской провинции Хома, Χῶμα, Χώματος), лишенных мужества и военной опытности, у него было небольшое число варваров, имеющих обычай носить меч на правом плече» (Anna Comn. III 9, p. 91 C ed. Paris.).(χαὶ ξενιχῶν τίνων εὐαρίθμήτων βαρβάρων τῶν ἐπὶ τοῦ δεξιοῦ εἰωθότων χραδαίνειν ὤμου τὸ ξίϕος.) 

Анна обвиняет беспечность и небрежность предшествовавших императоров, не заботившихся об армии, и выставляет на вид хлопоты и усилия своего отца для восполнения оной. Это небольшое число наёмных варваров в 1081 году, с одной стороны, находится в полном согласии с некоторым расформированием варяжского корпуса в 1079 году, а с другой — противоречит тому значению, с которым этот же корпус является в 1082 году.

В октябре 1082 года Алексей Комнин явился на выручку Драча, осаждаемого Норманнами. Его армия представляла самую пеструю смесь племен, языков и вероисповеданий. Наряду с Греками Македонии и Фессалии, Анна Комнина (IV 4, р. 109 С) называет отряд экскубиторов (τοῦ τῶν ἐξκουβίτων τάγματος), тоже, по-видимому, греческого происхождения. Затем следуют Охридские Турки, поселенные среди Болгарского племени и до новейших времён сохранявшие свой язык; в 1082 г. начальство над ними было поручено известному сподвижнику и другу Алексея, крещеному мусульманину Татинию. Филиппопольские манихеи, или павликиане, бросавшиеся в глаза своим особенным способом творить крестное знамение одним перстом (Вильгельм Апулийский), явились со своими двумя вождями Ксантой и Кулеоном. Отряд вестиаритов состоял из ближних людей императора благородного происхождения. Далее следовали Франки, то есть, главным образом, южно-итальянские Норманны, состоявшие под начальством одного из младших родственников Роберта, ушедших в Константинополь вследствие обиды или неудовольствия. Варанги были поставлены под начальство Набида, или Нампита (IV 5, р. 112 D: ὁ τῶν Βαράγγων ἡγεμὼν Ναμπίτης), происхождение которого неизвестно. В самом сражении под стенами Драча (18 октября 1082 г.) Варанги занимали самые важные места; им также принадлежала наиболее видная роль в битве. Вот рассказ Анны (IV 6, р. 115 sq. ed. Paris.).

«Разделив на части войско, Алексей не удерживал стремительности тех варваров, которые пошли на палатки Роберта; но тех, которые носят на плечах острые мечи (τοὺς — τὰ ἑτερόκοπα ϕέροντας ξίpϕη), удержал при себе вместе с их предводителем Нампитом и приказал им, сошедши с лошадей, идти впереди на небольшом расстояния и в порядке. А все люди этого племени суть щитоносцы (τοῦτο δὲ γένος ἀσπιδηϕόρον ξύμπαντες).

«Но секироносцы (οἱ πελεκυϕόροι) и предводитель их Нампит вследствие неопытности и горячности пошли слишком быстро и оставили довольно далеко позади себя греческий строй; они спешили к схватке с таким же одушевлением, как и Кельты (то есть, Норманны), потому что и они не менее Кельтов выходят из себя ради боя, и в этом отношении нисколько им не уступают. Вследствие того они скоро утомились и запыхались; когда это увидел Роберт, обративший внимание на быстрое движение, на расстояние и на тяжесть их вооружения, то приказал некоторым из своих пехотинцев наскочить на них. Уж утомленные, они оказались более слабыми, чем Кельты. Все варвары здесь пали, а те из них, которые спаслись, бежали к храму архистратига Михаила и одни вошли внутрь церкви, сколько она могла вместить, а другие взобрались наверх церкви и стали там, отыскав, как им думалось, себе спасение. Но Латины (Роберта), пустив против них огонь, сожгли всех вместе с храмом».

Вслед затем длился несколько времени упорный бой с прочими частями армии. Бегство Турок и отступление вассала и союзника, Бодина Сербского, решили судьбу сражения в пользу Норманнов:

«Роберт занял храм св. Николая, где была царская палатка и весь снаряд греческого строя, и вслед затем послал наиболее крепких людей, какие у него были, в погоню за Алексеем, мечтая о захвате самодержца» (IV 7, р. 118 В).

Что выдержавшие, хотя и неудачно, первую схватку с Норманнами были Варяги — это ясно как из предшествовавшего наименования Нампита предводителем Варягов (р. 112 D), так равно из прочих признаков. Указание на пылкость и горячность отличает их от Тавроскифов Пселла. То, что они первоначально были на конях и сошли с них только пред сражением, есть, по-видимому, старый обычай варяжской гвардии; так, пехотинец из шеститысячного корпуса Русов (988 г.), поссорившийся из-за сена с Грузином, имел лошадь. Но не так очевидны признаки, что эти Варяги были Англичане; у Анны на сей раз не сказано даже, что происхождение их на острове Фуле. Секира или топор не решают дела, хотя англо-саксонский топор хорошо известен; западным писателям топор этот, securis amazonica, securis danica, казался исключительною принадлежностью Скандинавии и Англии, но это совершенная ошибка. Начиная с армии Ксеркса, продолжая с некоторыми пропусками — Франками Хлодовиха и Тавроскифами Льва Диакона, топор или секира была более признаком известной степени культурного состояния, чем национальности. Указание на щиты напоминает только буквально, слово в слово, сходную фразу Пселла, которая почему-то понравилась Анне, хотя была сказана, по-видимому, о других Варангах и уже повторена была с легким изменением Вриеннием, мужем писательницы.

Что Варяги сражения при Драче 1082 г. были Англо-Саксы, это видно из сличения византийского рассказа с норманнским, принадлежащим Годфриду Малатерре, автору Сицилийской истории (Historia Sicula), написанной по поручению брата Роберта Гвискарда, Рожера, и оконченной 1099 годом. Вот как представлены здесь моменты битвы, для нас имеющие интерес:

«Англяне, которых называют Варангами — Angli, quos Waringos appellant, — выпросили у императора для себя почин сражения и, вступив в бой неравным оружием, с длиннорукоятчатыми двузубцами, caudatis bidentibus, которые этот род людей преимущественно употребляет, наступали весьма неприязненно и сначала сильно беспокоили наших. Но, когда один наш отряд ударил им с противоположной стороны в правый бок (sub nudo latere), то они, в сильной схватке покрытые кровью, оставили своё начинание и принуждены были обратиться в бегство. Бежали они к церкви св. Николая, которая была по соседству, и ожидали там найти убежище для сохранения жизни. Но, когда одни входили, сколько позволяла вместимость, другие в это время взобрались на крышу в таком множестве, что под тяжестью их самая кровля, разорвавшись, обрушилась, и они, давя тех, которые вошли внутрь, вместе с ними задохнулись в запертом пространстве».

Император, видя, что Варинги, в которых заключалась главная надежда на победу — Waringos, in quibus sibi maxima spes victoriae fuerat — , окончательно побеждены, обратился в бегство. (Gaufred. Malat. 1. III c. 27: Murator. t. V, 584).

Несмотря на некоторое разногласие в подробностях, случай передаётся один и тот же; вполне ясно, что секироносцы Анны 1082 года суть Англяне и Варяги норманнского писателя. Не лишнее, однако, заметить, что у Малатерры нет тех указаний на давность пребывания Англо-Саксов на византийской службе, которые читаются во французской сокращенной переделке его сочинения, известной под именем хроники Роберта Гвискарда и напрасно приписывавшейся Амату. Там прибавлено об Англичанах, что они уже обыкновенно сражались впереди Греков и придавали им бодрость: Li Engloiz — soloient doner cuer à li Grex (см. Champollion-Figeac, L’Ystoire de li Normant et la Chronique de Robert Viscart, p. 305. Что эта хроника не принадлежит Амату, доказано Вильмансом и Гиршем ‹Ср. О. Delarc, Ystoire de li Normant par Aimé p. XXXVII слл.›).

Овладев Драчем, Роберт Гвискард пошёл вслед за Алексеем в Булгарию и достиг Костура (Кастории).

«В этом городе находилось триста Варингов — trecenti Waringi in eadem urbe habitabant — , отправленные для стражи (custodes) императором; их охраною и трудом город был сильно защищаем» (Gaufred. Malat. 1. III с. 29: Murator. V, 585; ср. Anna Comn. V 5, p. 137 ed. Paris.).

Итак, в сражении 18 октября 1082 г. при Драче вовсе не были истреблены все Англяне, прибывшие к Алексею; впрочем, мы можем предполагать, что вслед за первою эмиграцией Англо-Саксов продолжался некоторое время постоянный прилив их.

Само собою понятно, что только что прибывшим с чужбины людям, ещё не доказавшим своей храбрости и своей верности, византийский император все-таки не мог вверить своей личной безопасности. В борьбе с Робертом Англичане являются Варягами только в смысле наёмников или союзников, совершенно так же, как это было с Русскими в первое время после прибытия их корпуса (988 года). Дальнейшие, очевидно — совершенно точные, совершенно специальные сообщения Ордерика Виталия указывают, довольно определенно, тот момент, когда английские Варяги-союзники сделались Варягами-телохранителями, Варягами дворцовыми. Ордерик (col. 309 В) пишет, что

«император Алексей вздумал построить для Англян по ту сторону Византии город, называемый Кеветотом»: Augustus Alexius urbem, quae Chevetot dicitur. Anglis ultra Byzantium coepit condere.

Но потом, когда Норманны крайне стали беспокоить (снова империю), перевёл их в столицу и передал им главный дворец с царскими сокровищами: sed nimium infestantibus Normannis, eos ad urbem regiam reduxit et eisdem principale palatium cum regalibus thesauris tradidit. В другом месте (col. 66 °C) Ордерик упоминает о постройке Кеветота в истории первого крестового похода, прибавляя, что император Алексей начал строить его недавно и хотел передать Англичанам.

Когда началась постройка города, упоминаемого Ордериком, — нам очень хорошо известно. В VI книге (с. 10 р. 174 Paris.) Анна пишет, что когда Турки-Сельджуки овладели из Никеи Никомидией, столицей Вифинии, то император Алексей, желая выгнать их отсюда, решил построить другой городок (πολίχνιον) при море. Он торопился исполнить это во время перемирия с эмиром Абуль-Касемом (Άπελχασήμ), во время пребывания последнего в Константинополе, где его принимали с величайшими почестями и устраивали для него конные ристалища в большом театре Константина: всё это напоминало классически образованной Анне историю афинского посольства в Спарту во время Фемистокла.

В приморском городке, построенном Алексеем на другой стороне Пропонтиды в Никомидийском заливе, ещё Дюканж узнал Кивот (Χιβωτον) Греков и Чивитот (Civitot), или Кеветот, западных писателей. Начало постройки, как это обнаруживается из всех подробностей, относится к 1085 году, ко времени окончания войны с Робертом, умершим 17 июля 1085  года. По истечении известного периода, Англо-Саксы были переведены в столицу, им поручено было охранение главного дворца.

Если мы припомним выражения Пселла о наёмниках, содержимых во дворце, о Тавроскифах, кормимых во дворце, о секироносцах, охраняющих императора во дворце, то для нас будет совершенно ясно, что только после 1085 года Англо-Саксы сделались Варингами в смысле лейб-гвардии. Под новыми враждебными действиями Норманнов, по всем соображениям, должно понимать угрожающее положение Боэмунда в начале его крестоносного похода, в 1096 году. Из Эккегардовой всеобщей хроники (MG. SS. VI, 216), а также из других источников нам известно, что в это время стянуты были в Константинополь все силы, какими мог располагать Алексей, а сверх того Варанги прямо названы (у Эккегарда р. 212) защитниками Константинополя против Турок:

«Итак, вот по какой причине Англо-Саксы (Saxones Angli) отправились в Ионию и стали служить верно, они сами и их наследники, священной империи (sacro imperio), и с большой честью до настоящего времени (1140 года) остаются между Фракийцами (Греками), любимые цезарем, сенатом и народом».

Этими словами заключает Ордерик (col. 309 В) свое повествование о судьбах англо-саксонских изгнанников. Совершенно согласно с подробностями, сообщаемыми в его церковной истории, другой английский писатель ХII-го века, именно Вильгельм Мальмезберийский, пишет:

«Император Алексей придумал много злого против крестоносных пилигримов, однако, замечая верность Англичан, помещал их в числе преимущественнейших домашних слуг своих и завещал любовь к ним своему сыну»:

Anglorum tamen fidem suspiciens, praecipuis familiaritatibns suis cos applicabat, amorem eorum filio transcribens ‹Willelmi Malmesbiriensis monachi de gestis regum Anglorum 1. II § 225 p. 276 cd. Stubbs›.

То, что здесь говорится об Англо-Саксах, повторяется о Датчанах или Данах (Dani) у Саксона Грамматика ‹ХII, р. 407, 2 Holder›:

Inter ceteros — , qui Constantinopolitanae urbis stipendia merentur, Danice vocis homines primum milicie gradum obtinent, eorumque custodia rex salutem suam vallare consuevit. А у Альберта Ахенского (Alberti Aquensis hist. 1. IV cap, 40: Recueil des historiens des croisades. Hist. occidentaux. Т. IV p. 417) вместо людей датского языка прямо стоят Датчане (Dani).

Нет нужды объяснять, что под Датчанами могут разуметься те же Англо-Саксы, родственные с ними по языку, по крови, по многочисленным поселениям Датчан в северной Англии; а также нет ничего невероятного в том, что среди англо-саксонской варяжкой дружины, поддерживаемой новыми пришельцами с севера, появлялись, время от времени, и собственные Нордманны, жители Дании, Исландии и Норвегии, даже самой Швеции, вообще заслоняемой в средние века Норвегией. Некоторые, впрочем, сомнительные указания на это находятся в сказании о чудесах св. Олафа. Мы уже заметили, что победа, подавшая повод к основанию в Царьграде храма в честь Олафа, не приписывается здесь ‹Antiquites Russes I 468› Гаральду и не относится ко времени императора «Михаила» (как в редакциях Гаральдовой саги), но соединяется с именем императора Алексея и помещается в земле Куманов (in terra Blacumannorum). Никому не запрещается думать, что такая замена одного имени другим произошла не без причины, а именно вследствие смешения двух действительных фактов.

Судя по упоминанию не только Франков, но и Флэмингов (Фламандцев), в легенде, в самом деле, чувствуется какой-то отголосок действительности. Мы узнаем во Флэмингах тех рыцарей Фландрии, которые были присланы императору Алексею его другом — графом Робертом Фризом (см. Anna Comn. VII 6, p. 201 D ed. Paris.). Эти рыцари, прибывшие в Константинополь около 1089 года, действительно участвовали в сражении с Печенегами 1091 года (VIII 3 р. 227 В), но, конечно, не в земле Куманов. С обычным преувеличением, скандинавская сага свои полпяты сотни Нордманнов выдает не только за единственных Вэрингов, но и за единственных виновников победы (Scripta historica island. V, 147 и сл.). Теперь и после — для скандинавской поэзии не существует именно настоящих Варягов, не существует Англо-Саксов, как прежде не существовало Русских (см. Scripta V, 341: Radius Эйнара Скуласона, относящийся к XII веку).

С завещанием императора Алексея своему сыну — любить верных Англо-Саксов мы переходим в ХII столетие и встречаем Варангов при самом вступлении на престол Иоанна Комнина (1118 г.). Зонара (XVIII, 29 tom. II р. 308 ed. Paris.) рассказывает, что, когда Иоанн, назначенный в преемники умирающим Алексеем, вопреки желанию и интригам императрицы Ирины, его матери, пришёл в главный дворец, то Варанги, заняв проход в караульной его части, где было их местопребывание (ἐν τοῖς ἐξκουβίτοις διειληϕότες ὁδὸν, ἔνθαπερ τούτοις καὶ ἡ κατοἱκησις), не пропускали наследника и никому не позволяли приблизиться к царским комнатам. Иоанн послал спросить, что это значит, почему они не позволяют пройти царю в царский дворец. Варанги отвечали, что пока жив император, они никого другого не пропустят. Посланный утверждал, что император Алексей уж умер, но Варанги потребовали, чтоб он дал в этом клятву, и тогда только уступили.  С другим оттенком передается сцена у Никиты Хониата (р. 11, 22).

«Иоанн, прибыв к большому дворцу, не легко нашёл в него доступ, потому что стража (τῶν ϕυλάκων) не довольствовалась тем, что он показал перстень, но требовала ещё и другого свидетельства на то, что он прибыл туда по приказанию отца».

Так доказали Англо-Варяги свою верность при начале нового царствования. Вскоре затем в 1122 г. они являются в борьбе Кало-Иоанна с последним нашествием и с последними остатками Печенежской орды. Никита (р. 22, 10) говорит о

«телохранителях, которые защищаются продолговатыми щитами и заостренными с одной стороны секирами» (τοὺς ὑπασπιστὰς, οἵ περιμήκεσιν ἀσπίσι καὶ πέλυξι ἑτεροστόμοις ϕράγνυνται).

Очевидно, что этот писатель, с которым мы здесь знакомимся, избегает неклассического выражения «Варанги», и это вполне согласно с искусственным и несколько высокопарным строем его речи, с его любовью к Гомеровским словам и поэтическим выражениям. К счастию, другой историк периода Комнинов, Иоанн Киннам, был гораздо умереннее в своих литературных притязаниях и любил выражаться проще. От него мы гораздо отчетливее узнаём, о ком идёт речь.

Чужестранцы, решившие победу над Печенегами, были «секироносцы, а это Британский народ, издревле служащий императорам Греческим» (р. 8, 15): τοῖς — πελεκυϕόροις’ ἔθνος δὲ ἐστι τοῦτο Βρεταννικόν βασιλεῦσι ῾Ρωμαίων δουλεῦον ἀνέκαθεν.

Вот вполне отчетливое, совершенно ясное и не нуждающееся ни в каком объяснении показание: во время Киннама, который был спутником походов третьего Комнина (Мануила, 1143–1180 гг.), Варягами были преимущественно Британцы, то есть, Англичане. Сам Никита Хониат, употребляющий иногда выражения, способный ввести исследователей в заблуждение, подтверждаете это самым блистательным образом. Для него самые жители Англии, подданные Ричарда I Львиного Сердца, суть секироносцы, хотя в новой Норманнской Англии едва ли англо-саксонский топор был ещё в моде: так тесно в Константинополе соединилось к началу XIII столетия понятие об секироносце с представлением об Англичанине. Говоря об участниках третьего крестового похода, Никита двоих из них обозначает следующим образом (р. 547, 2):

ὁ ῥὴξ Φραγγίας καὶ ὁ τῶν πελεκυϕόρων δὲ κατάρχων Βρεττανών, οὕς νῦν ϕασίν Ίγγλίνους — король Франции и властитель секироносных Бриттов, которых теперь называют Англичанами.

Важную роль играют секироносцы в печальную для Византии эпоху 1203–1204 годов; их роль в событиях, кончившихся разграблением Константинополя и основанием Латинской империи, не осталась незамеченной как у византийского историка, так и у всех других.

При первой попытке войти в Константинополь 17 мая 1203 г. через Золотой Рог, крестоносцы встретили упорное сопротивление от греческих союзников — Пизанцев и от секироносных варваров, которые их сталкивали с набережных подъёмов и многих ранили (Nicet. р. 721, 18): προς — Πισσαίων καὶ τῶν πελεκυϕόρων βαρβάρων — ἀπεκρούσθησαν. Секироносцы участвовали в возведении на престол Исаака после бегства в Девелт Алексея III (Nicet. p. 727, 18). С согласия «секироносцев» Мурцуфл начинает действовать против Алексея, сына Исаакова, и грозит ему восстанием «варваров вооруженных топорами» (р. 745).

В роковой и страшный день 12 апреля 1204 года, когда Мурцуфл бежал, и Франки готовились овладеть городом, Феодор Ласкарис хотел ещё противиться; он собрал вокруг себя «тех, которые потрясают на плечах смертоносным железом» — τοὺς σείοντας ἐξ ώμων τὰ ἀρεϊκὰ σιδήρια — и говорил им, что они не менее, чем Греки, должны бояться гибели, если империя попадёте во власть другого народа, так как им уже не придётся более получать щедрой платы за свою службу, занимать почетное звание царских стражей, но вместо того им грозит унизительное положение латинских рабов (р. 756). Но секироносцы требовали уплаты обещанного жалованья и без этого не хотели сражаться: Франки вошли в город, не встретив сопротивления.

В двух последних из сейчас приведённых мест в самом издании византийского историка, пережившего горькие события 1203 и 1204 годов, находится прямое объяснение, кого следует разуметь под секироносцами. В одной из рукописей, сохранивших нам произведение Никиты, место секироносцев здесь, как и в других местах, занимают Варанги. Но если бы мы усомнились в правильности такой замены одного слова другим в рукописи, очевидно, позднейшей и отвергли бы выражения «греко-варварского списка», как поставленные произвольно, то у нас все-таки осталось бы другое свидетельство в пользу того, что секироносцы в начале XIII века именовались Варангами и были с ними тожественны.

В русской Новгородской летописи находится рассказ о взятии Константинополя Латинами, очевидно, принадлежащий современнику и очевидцу; и в этом рассказе защитниками города наряду с Греками являются Варяги, очевидно, соответствующие секироносцам Никиты. Русский самовидец даже сообщаете нам, что предсказание Ласкариса секироносцам об их судьбе под латинскою властью частью сбылось над Варягами:

«И бьяхуть (Франки) с высокых скал на граде Грькы и Варягы камениемь и стрелами и сулицами, а с нижьних на град слезоша».

А по взятии города: «Черньче же, чернице и попы облуниша и неколико их избиша, Грькы же и Варягы изгнаша из града, иже бяхуть остали». (Новгор. летоп. по Синод, сп., г. 6712; изд. Археогр. Ком. 1888 г., стр. 185 и 187)

Что касается национальности Варягов, защищавших Константинополь против своих западных собратий, то она прямо обозначена двумя французскими историками четвертого крестового похода, Вилльгардуэном и Робертом де-Клари.  Описывая первый приступ крестоносцев, Вилльгардуэн говорите, что они устроили пред городскими стенами у моря две лестницы, а стена была покрыта большим количеством Датчан и Англичан:

Et drecierent a une barbecaue deux eschieles enpres la mer; et li murs fu mult garniz d’Englois et de Danois (La Conquete de Constantinople par G. de Ville-Hardouin p. 97, § 171 изд. de-Wailly).

Это те самые лестницы, с которых у Никиты Пизанцы и секироносцы сталкивают нападающих, и те самые скалы, о которых говорится в сказании Новгородской летописи. Когда после бегства Алексея III крестоносцы послали своих послов в столицу 18 июля 1203 г., то Жоффруа Вилльгардуэн с своими товарищами, пропущенные в ворота, увидели, что

«Греки расположили Англичан и Датчан с их топорами от самых ворот до Влахернского дворца» (ibid. р. 107 § 185: d’Englois et de Danois a totes les baches).

Роберт де-Клари повествует, что когда Феодор Ласкарис бежал, то в лагерь Французов явилась процессия из греческого духовенства, Англичан, Датчан и людей других наций и просила пощады и милости:

Prestre et clerc revestu, Engles, Danois estoient et gens d’autres nations, si vienent il a l’ost as Franchois a pourchession, si leur crient il merchi (Robert de-Clary, La prise de Constantinople: Chroniques Gréco-romanes, publiées par Charles Hopf, Berlin 1873, p. 63, c. 80).

Это те самые секироносцы, которые отказались сражаться, не получив жалованья.

Итак, нет сомнения, что в продолжение всего XII столетия варяжский корпус в Византии состоял главным образом, а, может быть, даже исключительно, из Англичан — англо-саксонского и датского происхождения. Основание корпусу положено было изгнанниками, оставившими отечество, покоренное Норманнами; он поддерживался, конечно, сыновьями и потомками первоначальных пришельцев, а, вероятно, и новыми переселенцами. Почти во всех тех случаях, где историк XII столетия говорит о секироносцах, мы должны разуметь Варягов. Мы уже заметили, что так именно и понимал дело тот переписчик Никиты Хониата, которому принадлежит так называемый варварский список (Codex Graeco-barbarus), представляющий весьма много любопытных вариантов. Кроме двух указанных случаев, ещё в семи других (224, 239, 323, 342, 344, 447, 532) описательные, искусственные выражения Никиты он заменяете термином Варанги, или точнее: Βάραγγοι καὶ παραμοναί. Все эти варианты сами по себе не подают никакого повода к сомнениям; они, очевидно, вполне правильны, если можно так выразиться, и не касаются сущности дела, а только стиля, не заставляют писателя говорить другое, а не то, что было в его намерении и представлении. Тем не менее, мы считаем нужным сделать предостережение тем, кто вздумал бы придавать всем разночтениям «варварского кодекса» слишком большое значение. Что разночтения эти не принадлежат Никите, это — очевидно; что список, в котором они находятся, принадлежит позднейшему времени — это доказывается турецкими словами, в нём встречающимися (замечено Г. С. Дестунисом при одном случае).

Но сверх того можно доказать, что не всегда виновник происхождения вариантов в варварском кодексе оставался невинным и безгрешным в своих стремлениях упростить искусственную речь Хониата; есть случаи, где он впадает при этом в очевидные ошибки. Так, Никита, говоря о пребывании Андроника у Тавроскифов, о его охоте на зубров в земле Тавроскифов, понимал, конечно, под Тавроскифами Русских и ту самую Галицкую землю, о которой сам говорил раньше. Между тем любитель варварских терминов, избегаемых Никитой, два раза вместо Тавроскифов ставит Куманов, то есть, Половцев (pp. 405. 433); точно так же поступаете он и в другом случае (р. 384, 14). Здесь уже нельзя освободить его от упрека в непонимании и грубом промахе.

Славянским переводчикам Зонары и Амартола простительно было писать: «роди нарицаемии Руси, иже и Кумани, живяху в Евксинопонте», так как по словоупотреблению их времени Скифы (Σκύθαι) уже были преимущественно Куманами. Но была бы непростительна такая ошибка для Византийца, если б он был современником событий, каков был автор переписываемого сочинения, то есть, Никита Хониат. К вопросу о Варягах эти замечания имеют следующее приложение.

Один из русских ученых пишет, что «относительно отечества Варангов византийские известия указывают иногда на Германию» (см. выше, стр. 177). Мы знаем только одно место византийского писателя, на основании которого это могло быть сказано. Именно, у Никиты Хониата (р. 323, 20) говорится о стране германской, вооруженной секирами (ϕρουρᾷΓερμανῶν, οἳ κατωμαδὸν τοὺς ἑτεροστόμους πελέκεις ἀνέχουσιν): кодекс варварский по обычаю заменяет эти описательные выражения термином «Варанги». На основании приведенных выше примеров весьма позволительно усомниться в правильности замены. Есть, правда, ещё другое место у того же писателя (р. 118, 5), где упоминается стража или гарнизон из Германцев, между тем как в соответствующем месте другого автора, именно Киннама (р. 97, 19) стоят секироносцы. Опять, следовательно, можно думать, что, по мнению Никиты, Варягами были Германцы.

«Германцы» очень могли быть Варангами в XII столетии, только, во всяком случае, Германцы не немецкие. Византийские писатели XII века употребляют это имя совершенно в другом смысле, чем мы. Германцы означают у них Французов. На это может быть указано несколько совершенно не подлежащих сомнению примеров. Так, у Киннама (р. 67, 3 sq.) Кельты и Германцы названы в числе участников второго крестового похода, а далее (р. 69, 9 sq.) сказано, что впереди двигался Аллеман (Ἀλαμανός) — так всегда называются Немцы, — а затем Германец (ὁ Γερμανός), то есть, Французы Людовика VII. Рассказав неудачный поход Конрада и Людовика, Киннам (р. 87) прибавляет: «такой конец имели дела Конрада; а король Германцев (то есть, Людовик VII) возвращался в отечество на кораблях» и т. д.

Точно так же и знаменитый Евстафий Солунский противопоставляет германского, то есть, французского властителя алеманскому, то есть, немецкому: Opuscula, ed. Tafel, p. 281, 39 sq.; cp. p. 239.

Итак, если вместе с Англянами и Датчанами служили в Варангии Германцы, то под этими Германцами нужно понимать Французов, людей Французского языка, точно так же, как под «секироносным и кельтическим народом» — γένους πελεκυϕόρου καὶ Χελτικοῦ, — о котором говорится у Никиты в другом месте (р. 342, 22).

Далее, если мы припомним, как тесно были соединены в XII веке Франция и Англия, если припомним, что в самой Англии некоторое время господствовал французский язык, и что, наоборот, к Англии принадлежали французские земли на материке, то нам не будет необходимости прибегать к каким-либо сложным разысканиям о том, могли ли быть и были ли когда Французы членами Варангии: некоторые члены варяго-английской дружины могли называться с таким же правом Французами, как и Англичанами, хотя господствующим языком среди Варягов до самого турецкого завоевания был язык английский. Это последнее обстоятельство мы узнаем от Кодина, сочинение которого о придворных должностях и обрядах Византийского двора относится уже к XV столетию.

«Варанги (во время трапезы) восклицают императору многие лета на своём отечественном языке, то есть, по-английски, и при этом, ударяя своими секирами, производят шум» (de officiis Cpolitanis, p. 57): πολυχρονίζουσιν — κατὰ τὴν πάτριον — γλῶσσαν αυτῶν, ἤγουν Ίγκλινιστί.

По сочинению Кодина можно изучать значение варяжской дружины в последние времена византийской империи; но мы не считаем нужным идти так далеко. Видно, что в его время Варанги были только дворцовой стражей, лейб-гвардией, то есть, что значение их сузилось против первоначального смысла, соединявшегося с этим термином в XI столетии. Приводим одно замечание Кодина, которое возвращает нас к исходной точке нашего исследования:

«В древности, когда императорский отряд состоял из шести тысяч человек, каждые пятьсот человек стояли под отдельным знаменем» (р. 48): ἦν μὲν οὖν πάλαι συνήθεια, ὅτε ἡ τοῦ βασιλέως σύνταξις ἦσαν έξακισχίλιοι, ἦσαν καθ’ ἓν ἓκαστον ϕλάμουλον πεντακόσιοι.

Эти шесть тысяч человек императорского особого войска и суть, по нашему мнению, те шесть тысяч Русских, о которых говорилось у армянского историка, — то царское отборное войско, которым командовал лично император Роман Диоген под Хелатом, — другими словами: те παραμοναὶ, которые не имеют коней, или та смена (τὸ ἀλλάγιον), о которой говорится у самого Кодина. Древность, к которой относится существование шеститысячного корпуса, есть конец X и начало XI столетий.

Повторим вкратце содержание нашего исследования.

Из византийских и арабских источников мы знаем, что в 988 году из Руси отправлен был в Византию вспомогательный военный корпус. Армянский современный историк определяет его численность в 6000 человек. Вслед затем мы постоянно встречаем Русских как участников в войнах империи, преимущественно на азиатской границе и в южной Италии. Там те, и прежде всего и чаще всего, история и сага локализирует Варягов, так что необходимо предполагать какую-либо связь между теми и другими.

Под Варягами XI столетия обыкновенно разумеют скандинавских Нордманнов. Но уже самая численность варяжского корпуса, определяемая тем, что 3000 Варягов на походе в Грузию составляют только часть корпуса, даёт повод усомниться в справедливости этого мнения.

Критический разбор скандинавской саги убеждает нас в том, что роль Нордманнов в Византии сильно преувеличена, даже извращена позднейшими слагателями саг, что, напротив, в песнях скальдов XI столетия слово «Варяг, Вэринг» имело другое значение, не прилагалось к Нордманнам, или прилагалось не к одним Нордманнам.

Пребывание Гаральда Гардрада в Византии совпадает, правда, с появлением слова «Варанги» в византийских источниках; но Гаральд прибыл в Греческую землю из Руси, в одно время и вместе с Русскими сражался с Сарацинами Сицилии и Азии, а там где является отдельно от Русских со своим скандинавским отрядом, он и его отряд по византийским источникам называются не Варангами, а другим специальным термином. У самых скальдов Вэрингами названы те люди, которые охраняли особу императора, ослепленного Гаральдом, а по прямому указанию историка Пселла, это были Тавроскифы, то есть, Русские.

Итак, Варягами были Русские. Если мы рассмотрим с этой точки зрения все византийские и южно-итальянские упоминания о Варягах до конца XI века, то не только не найдём прямых противоречий такому предположению, но напротив, при этом предположении многое в истории становится проще и в источниках яснее. Прежде всего, нам становится понятно, почему нигде и никогда в XI столетии имя Русских не встречается наряду с Варягами, а либо одно, либо другое, или у одного писателя Русские, а у другого — на том же месте Варяги. Нам становится понятным, почему, например, Скилица слово «Русские», которое читается у Атталиоты, заменил словом Варяги.

Но самое главное, современные свидетели и первоначальные источники для византийской истории XI века суть Пселл и Атталиота. У первого слово Варяги не встречается ни разу, но совершенно ясно и отчетливо в соответствующей роли выводятся на сцену Русские. Атталиота же прямо употребляет слово «Варяги» и «Русь» как синонимические. После этого нам оставалось только обратить внимание на способ выражения документальных источников, современных Пселлу и Атталиоте.

Мы увидели, что в четырёх хрисовулах два слова, Варяги и Русь, соединяются особенно тесным образом; они всегда стоят нераздельно — с тем только различием, что впереди ставится то одно, то другое; что эти два слова в грамотах выражают одно целое, противоположное Сарацинам, Франкам, Немцам и Англичанам. Одним словом, византийский официальный язык употребляет выражения: «Русь-Варяги, Варяго-Русь».

Всё это, взятое вместе, убеждает нас в том, что Варягами назывался в XI столетии русский корпус, отправленный Владимиром в конце X века и, очевидно, существовавший непрерывно; из среды этого корпуса были и те императорские телохранители (лейб-гвардия), которые именуются также «Варягами» — в тесном смысле.

Одна заметка, читаемая у Кедрина и Скилицы, могла бы подать повод к предположению, что было некоторое различие между Варягами в обширном смысле и Варягами, составившими охранную стражу императора. Но выражение, что Варяги, находившиеся во дворце императора, были кельтский народ, очень неопределенно, противоречит другим показаниям Скилицы и Кедрина и, по всей вероятности, составляет позднейшую глоссу.

Тем не менее, мы все-таки не считаем возможным устранить вполне скандинавских Нордманнов из предполагаемого состава варяжского корпуса и варяжской дружины. Скандинавы приходили в Константинополь чрез Россию, где они составляли наёмную дружину Русских князей; как в Киеве, так и в Византии, они служили вместе с Русскими, но в Цареграде были ещё менее многочисленны, чем в Киеве или Новгороде, составляли только небольшую часть варяго-русского корпуса и дружины. Мы думаем, что и те Скандинавы, которые ушли в Византию в 980 году от князя Киевского Владимира, сначала рассеянные по разным местам, после могли поступить в состав корпуса, организованного чрез восемь лет. Мы думаем, наконец, что самое имя Варягов по своему происхождению принадлежит скандинавскому северу, но пришло в Византию из Киева. В Киеве наёмниками были Скандинавы, и они называли себя Вэрингами; имя сделалось обычным и для Русских, так что и русские союзники и наёмники в Константинополе стали называть себя Варягами, а по-гречески — Варангами.

С конца XI века начинается прилив в Византию Англо-Саксов. Совершенно отчетливые свидетельства Ордерика Виталия дают возможность определить как время появления Англо-Саксов в византийской армии, так и эпоху, когда они из простых союзников и наемников сделались Варягами в тесном смысле, то есть, императорскими телохранителями. Это случилось незадолго до первого крестового похода. Поворот к западу, начавшийся с утверждением в Византии новой династии Комнинов, выразился в замене русских православных людей людьми запада.

Вопрос о византийских Варангах, по нашему мнению, требовал нового и подробного исследования. Но его важность заключается, как мы убеждены, в нём самом, то есть, в существовании постоянной, живой и осязательной связи между Русью и Византией, а чрез неё — с азиатским Востоком и европейским Западом в продолжение всего XI столетия. Мы только в виде догадки указали на возможность объяснять более положительным и наглядным образом некоторые литературные явления именно существованием такого рода связей. Это — тема, которая принадлежит не нам, но для нас вполне достаточно, что от тех, кому принадлежит вопрос о литературном общении Востока и Запада, мысль наша не встретила осуждения и порицания. Быть может, и русская археология и нумизматика должны будут принимать в расчёте пребывание русского шеститысячная корпуса на сарацинской границе в Азии.

Что касается отношения, в каком вопрос о византийских Варангах находится к вопросу о русских Варягах и о начале Русского государства, то мы уже отчасти высказали свой взгляд, несмотря на обет воздержания, принятый в начале. Мы думаем, что скандинавская теория происхождения Русского государства до сих пор остается не поколебленною, и что те, которые пытались поколебать её, потерпели заведомую неудачу. Она покоится, главным образом, на двух столпах: на именах Русских князей и на названиях Днепровских порогов, которые все-таки остаются не славянскими, несмотря на разные попытки ненаучной филологии объяснить их по-славянски. С наукой мы не хотим быть в противоречии и, думаем, не находимся.